И захотелось мне высказаться по поводу первой из книг, а то в реале и обсудить не

А я тут, спящим своим разумом, перечитала «Александрийский квартет» Дарелла. Прекрасный цикл, серьезно. Радость полифонии и многогранности, ткскзать.

И захотелось мне высказаться по поводу первой из книг, а то в реале и обсудить не с кем.

. сама по себе «Жюстин» мучительна, тяжела для чтения - как и любое странствие темными закоулками души, любое «психологическое исследование». Жюстин - «стрела во мраке, падшая София-премудость» с ее истериками и темным прошлым, и этот ужасный город, где все «стремятся лишь к наслаждению», ощущение скорого и неизбежного конца изначально - эта любовь обречена, мы все умрем - нипачему, просто всем это понятно, - и хорошо, что так.

Сам Дарли - «старина Дарли, такой хороший, что зубы сводит» - производит странное ощущение, как и - на мой взгляд - все эти романтические юноши, столь любимые европейской литературой. Неважно, сколько ему там лет, фактически он остается на уровне развития подростка, с той или иной долей успеха трансформирующего сигналы, получаемые из реальности, под собственные туманные мечты. О да, он знает много слов и гитик, но результат остается тем же. Вот он, старина Дарли, такой хороший, рефлексирующий, страдающий в этом жестоком мире, в этом городе. По существу, болтающийся как ромашка в заводи, не переставая истово сострадать себе и своему глубокому внутреннему миру. Жалость, которую он щедро готов испытывать ко всякому встречному, есть не более, чем жалость эгоиста к себе самому, обреченному существовать среди всеобщих страданий, носящих при том оттенок дурного абсурда.

Вглядимся же в этот дивный образ, исполненный романтизма. Вот он спит с женой своего друга, страдая, но продолжая пользоваться его расположением и средствами, пока Мелисса собственным телом добывает средства к выживанию, - как своему, так и самого Дарли.

Конечно, заметить этот расклад изнутри может быть непросто, я понимаю.

Вот он вспоминает глубокие психоаналитические выкладки Арноти, своего двойника, глядя на свою страдающую возлюбленную - анализирует и ищет глубокие аналогии с гностицизмом и чем только не - вместо того, чтобы просто услышать ее. Он пытается понять, что же представляет собой Жюстин, познать ее, но делает это не через диалог, даже не через секс, как то делает она. О нет, он роется в текстах, дневниках, ловит случайные намеки, глубокие аналогии с образами, уже известными ему. Мир есть текст - по крайней мере, для Дарли, - незаписанное не существует. Тот же подход останется с ним и после, но в первой книге его ущербность особенно заметна, а потому так болезненна, - потом появятся новые тексты, посредством которых картина мира чуть более сойдется с действительностью, - но поможет ли это тогда?

Жюстин истерит, что, несомненно, указывает на сложность ее натуры. Конечно же, Дарли пытается ее понять, помочь, - как пытался в свое время и Арноти. Последний преуспел больше, - итогом его штудий стали “Moeres”, «Нравы», - роман невероятной психоаналитической и философской наполненности. Вы понимаете, да? Арноти женился на любимой своей женщине, зная, как она тонка и изломана. Он стремится узнать ее вглубь, - а потому устраивает ей допросы с пристрастием, сначала сам, а после - пускаясь с ней в турне по светилам психоанализа. К его вящему разочарованию, Жюстин не спешит открывать душу бородатым мудрецам - интересно, почему бы это? При этом, как Арноти, так и Дарли, уверены, что Жюстин полностью лишена чувства юмора, хотя я с трудом представляю, как можно вынести это и не сломаться, не прибегая к юмору. Но ладно; турне заканчивается ничем, Арноти разводится с Жюстин. и выпускает книгу, помимо прочих своих достоинств выставляющую всю подноготную Жюстин (по крайней мере ту, до которой он сумел добраться), напоказ всякому, умеющему читать. Кажется, эту книгу читала вся Александрия, за исключением разве что Нессима, и все прекрасно знают, о ком там речь. Так и представляется счастливый Арноти, подписывающий авторские экземпляры - «Кстати, это про мою бывшую жену, вы ее знаете? Такая смуглая, эффектная женщина. Да вы спросите, вам покажут, ее здесь все, хе-хе, знают».

Представляете себе ситуацию?

И как трогателен малыш Дарли, штудирующий этот опус, примеряющий его на женщину, рыдающую в его постели! Как мило он пытается найти подтверждения теории! Она страдает, о, она несчастна, это детская травма в результате изнасилования, как это душещипательно! О, она, оказывается, умееет думать, - получается, что она не только истеричная нимфоманка, не только чистая плерома, заплутавшая в тенетах тварного мира, - представьте только, она еще и думает! По крайней мере, последнее отрицать бессмысленно - свидетельства тому он видел записанными черным по белому.

Он не видит ее, как не видит никого из окружающих его людей. Все, что они делают, и что он не может пропустить мимо глаз и ушей, приделывается к уже готовым образам. Но с Мелиссой и Жюстин он еще и называет это любовью, начисто абстрагируясь как от живых людей с их чувствами и потребностями, так и от похлопываний по плечу - все более настойчивых - объективной действительности. Он не пытается помочь никому из тех, кого любит, не пытается изменить хоть что-то. ромашка в заводи, послушная потоку собственных чувств и сценариев, не более того. И даже когда Дарли готовится умереть из-за своей любви, он делет это не ради Жюстин, даже не ради себя, - но лишь следуя фигуре танца, предполагающего трагическую развязку.

Читать это ужасно. Будь «Жюстин» отдельным произведением, она осталась бы в моей памяти очередной книгой о несчастных бессмысленных уродах, порождением больного воображения автора. Но, к счастью, следующие книги цикла являют картину произошедшего иначе, совсем иначе.

В каком-то смысле, последующие тома служат искуплением экзистенциального стыда, щедро пропитавшего «Жюстин» от и до.

А потом герои даже становятся мудрее, что истинная редкость в наше трудное время. Те из них, что остаются в живых, разумеется.

• Тапир: Здоровье и Земледелие - СССР - агрессор во II Мировой войне