Девятая жертва. Ориджинал.

Автор: Sienna Rise

Бета: [Kaya.]

Рейтинг: PG-13

Жанр: триллер

Саммари: О том, чем может обернуться покупка картины неизвестного художника.

От автора: История в стиле "чёрного рояля", "чёрной руки" и "большого пятна на потолке". Вычитка чисто символическая, так что все отловленные косяки можно смело заявлять в комментариях.

Написано на челлендж на дневнике у [Kaya.] по рисунку KASAI Ayumi:

Девятая жертва

Мы купили эту картину на ярмарке у какого-то старичка в потёртом твидовом пиджаке и тёмно-серых брюках. Честно говоря, мы приехали на ярмарку не за подарком, а у торговца была куча всяких антикварных гораздо более симпатичных безделушек, но Салли сразу указала на неё.

- Маме она понравится, - сказала она, - давай её купим, па.

Картина показалась мне весьма посредственным малевом человека, некогда считавшего себя художником. Правда, моя экс-жена в своё время действительно увлекалась подобными сюжетами, поэтому я кивнул. Если Салли считает, что матери понравится - так оно и есть.

Мы с Хитер развелись более двух лет назад, когда она встретила своего Эм Джея. У этого парня было гейское имя, гейские повадки, и на поверку он оказался полным пидором. Тем не менее, наша семейная жизнь покатилась псу под хвост, и мы приняли разумное для двух взрослых людей решение: расстаться до того момента, пока мы не начали тихо ненавидеть другдруга и не испортили жизнь собственным детям. Салли и Хэнк остались с матерью, я переехал в дом, в котором некогда жил с родителями и который после их смерти сдавал супружеской паре среднего возраста.

С детьми мы виделись по выходным, но взрослели они без меня: новый муж Хитер Марк_Как_Его_Там был категорически против того, чтобы Салли и Хэнк оставались у меня ночевать. Он считал, что если я хочу видеться с ними, я должен приходить в его дом и уважать его, как отца детей, которых я бросил. После одной из таких бесед я заявил, что он живёт в доме, который куплен на мои деньги, в результате чего мы подрались, и Марку пришлось делать пластическую операцию на носу.

Отчасти этот приспособленец был прав: у детей должен быть один дом и единая семья: мать, отец - не приходящий на выходные, а уделяющий им всё своё свободное время. Возможно, десять лет назад мне надо было просто наплевать на ублюдка, уложившего мою жену в постель, а потом сбежавшего с её сбережениями, но я для себя знал, что не смогу так жить. Мне не хотелось превращать мир моей семьи в поле боя, ссор, ругани и взаимных оскорблений, так что в какой-то мере я поступил разумно.

- Надо её упаковать? - спросила Салли, разглядывая картину. - Как думаешь? Или так подарим?.. Можем сразу повесить?

Я в тот момент выруливал со стоянки на центральную дорогу, но всё-таки бросил один короткий взгляд на часы.

- Сегодня в любом случае не успею, мисс Арчер.

Дочь фыркнула.

- На свидание торопишься?

- Ага, - подтвердил я, - к редактору.

Для неудавшегося литератора, коим я и являюсь, каждая такая встреча на вес золота, и опаздывать на неё - катастрофа. Мне нужно успеть завезти дочь домой, а вечером проконтролировать, что мой сын написал свою часть работы по истории. Марк и моя бывшая укатили к его родителям на несколько дней, а мне предстоит проводить ночи в доме, наполненном воспоминаниями о своём прошлом, в котором всё могло быть совершенно иначе.

Я разгрузил багажник и отнёс часть продуктов на кухню, моющие средства и порошки оставил в прихожей, остальное - дело Салли.

- Где твой брат? - задаю я уже чисто риторический вопрос, потому что мне надо убегать. Дочь начала доставать меня идиотскими вопросами по поводу близящегося Рождества и планов на совместное празднование, а я стоял и думал, что это совершенно не моё дело.

Да, я хреновый отец.

Она неопределённо махнула рукой.

- В комнате. Вчера опять поцапался с Марком.

- По поводу? - я снова бросаю взгляд на часы.

Салли смотрит на меня несколько минут, потом поворачивается и начинает разбирать сумки.

- Иди уже. А то твой редактор не дождётся.

В её голосе я слышу самую что ни на есть искреннюю обиду, но отмечаю это уже постфактум, садясь за руль. В окне на втором этаже я замечаю Хэнка, который смотрит на меня сверху вниз, и выражение его лица весьма красноречиво говорит о том, что он рад перспективе провести ночь со мной под одной крышей не больше, чем я - в этом доме. Тем не менее, я ему улыбаюсь и машу рукой, в ответ он показывает мне средний палец и скрывается в комнате.

Сдаю назад, а в голове одна-единственная мысль: какого хрена Хитер разрешила ему сделать мелирование?!.

* * *

Домой я возвращаюсь к десяти вечера. В комнате Хэнка горит свет, у Салли темно. Подозреваю, что этот паршивец даже не брался за историю. Внутренний голос говорит о том, что не стоит выпускать пар при мальчишке: даже несмотря на то, что меня опять прокатили с работой.

Никто не виноват в моих неудачах, кроме меня самого.

Тем не менее, поднимаясь по лестнице, я испытываю сильное раздражение и когда толкаю дверь в комнату сына и обнаруживаю его лежащим на постели в наушниках, листающим какой-то журнал, во мне всё просто закипает.

На моё появление Хэнк реагирует немедленно: сдёрнув наушники, ехидно интересуется:

- Тебя стучать не учили, Арчер?

- Смени тон, - резко говорю ему я, - насколько я помню, ты должен был писать работу по истории.

- Насколько я помню, тебя здесь быть не должно, - отвечает он мне и смотрит прямо в глаза.

Не знаю, что меня взбесило больше: этот его безапелляционный тон вкупе с насмешливым взглядом или осознание того, что он прав.

Подхожу к нему, хватаю за руку и резко сдёргиваю с кровати.

- Забыл, с кем разговариваешь?!

- Помню, - в его глазах тысячелетний холод ненависти, - ни с кем. Или с никем.

Кажется, я немного не рассчитал силу удара, потому что когда он поднимался с пола, из носа у него хлестала кровь. Вбежавшая в комнату Салли ахнула и бросилась к брату. Встретившись с осуждающим взглядом дочери глазами, я понял, что не испытываю по поводу произошедшего ни малейшего чувства вины.

- Завтра вечером покажешь мне работу, - коротко бросил я, покидая комнату сына.

Чудесный вечер, в самом деле. Чудесный был день в целом.

Ещё этот идиот, прыгнувший под колёса моей машины, когда я выезжал со стоянки.

Признаться честно, думал, что убью его, когда открывал дверцу, а он вцепился в мой рукав и нёс какую-то ерунду о том, что я должен уничтожить картину, которую мы с Салли купили на ярмарке.

Псих полный.

Я оттолкнул его, и он упал прямо на дорогу, а потом ещё долго бежал вслед за моей машиной - до тех пор, пока я не скрылся за поворотом.

Ненормальных в наше время становится всё больше и больше. Признаться честно, меня волновал тот факт, что ему каким-то образом удалось проследить все мои перемещения: начиная с того момента, как мы с Салли приехали на эту ярмарку и купили картину. По дороге домой слежки за собой я не заметил, но если учесть тот факт, что днём он уже видел, куда я привёз дочь.

Твою ж мать.

Ладно, не будем паниковать раньше времени.

Спускаюсь в гостиную: кто-то уже позаботился о нашем новом приобретении. Вероятнее всего, Хэнк - по просьбе сестры. Картина висит на стене, над камином. Проходя мимо, я выхватываю несколько деталей и, наконец, отдаю себе отчёт в том, что не так: из семи образов, присутствующих на ней, все - из разных эпох. Более-менее соответствуют другдругу только длинноволосый парень, развалившийся в кресле и женщина, чьё лицо частично скрыто за скрипкой. Остальные - выдернуты из контекста, одиночно - и вброшены в сюжет подобно штрихам из разных времён.

Что-то заставляет меня задержать на ней взгляд. ещё пара секунд - и я уже не могу оторваться. Смотрю прямо в глаза девушке, прячущейся за букетом жёлтых роз - и тянусь к ней. Неуловимое касание - и подушечками пальцев я ощущаю тепло её кожи и горячие слёзы. Границы рамы начинают таять, расплываться, увлекая в совершенно иной мир - мир, созданный художником.

- Тебе не кажется, что ты должен извиниться? - голос Салли возвращает меня в реальность: я отдёргиваю руку и отступаю назад. Перед глазами всё плывёт, а в голове такой странный шум - какой обычно бывает от перепадов давления.

- Не кажется, - коротко отвечаю я и выхожу из гостиной.

Даже если это на самом деле так, я никогда себе в этом не признаюсь.

* * *

Ночью я просыпаюсь от ощущения чьего-то присутствия в своей комнате. Мерзкое чувство: неприятное и пугающее. Оно пробегает мурашками по спине, цепляясь когтями за внутренние органы и оставляя осадок, который бывает у детей дошкольного возраста. Чудовища в шкафу: будучи взрослым, ты точно знаешь, что их там нет, но ни один ребёнок не согласится с тобой, пока ты не включишь свет и при нём не откроешь дверцы.

Открываю глаза и, разумеется, никого не вижу.

Порыв ветра, ворвавшийся в раскрытое окно, приподнимает лёгкие занавеси.

Смотрю на часы: три тридцать. Чтоб тебя. Проснувшись в такое время, потом особенно трудно заснуть. Переворачиваюсь на другой бок и закрываю глаза. Кажется, мне даже удаётся задремать, когда снизу вполне отчётливо доносятся звуки скрипки.

Кому взбрело в голову включить телевизор посреди ночи на такой громкости.

Нехотя вылезаю из-под одеяла, открываю дверь и выхожу из комнаты. Звуки действительно доносятся из гостиной, но меня не покидает странное ощущение, что это - живая музыка. Салли в своё время занималась в музыкальной школе, но вряд ли ей взбрело бы в голову музицировать в три часа ночи.

Спускаюсь по лестнице: из гостиной доносится неяркое свечение.

Телевизор, разумеется. Не представлял, что у нас такая замечательная акустика.

Захожу в гостиную и замираю на месте: тот самый псих, который бросился под мою машину в городе, стоит рядом с картиной и что-то бормочет, а сама картина. она живая. Именно от неё исходит то самое свечение. Я вижу, как на холсте двигаются фигуры, и звуки скрипки. доносятся именно оттуда.

- Да что ты.

Мужчина на мгновение замолкает - и сияние тут же меркнет, краем глаза успеваю заметить, что в руке этот тип сжимает то ли нож, то ли кинжал. Он поворачивается и делает шаг ко мне, а в следующий момент картина взрывается ослепительным светом, болезненно бьющим по зрению, и.

Я просыпаюсь.

Яркий солнечный свет заливает комнату, часы показывают девять четырнадцать.

Приехали. Вот до чего доводит бурная фантазия литератора.

Стряхиваю с себя остатки сна и иду в душ.

It's a new day, it's a new life.

* * *

- Вы должны её сжечь.

- Что?.. - не сразу отдаю себе отчёт в том, что это относится ко мне, а когда оборачиваюсь, вижу того самого старичка-торговца, у которого мы вчера купили картину.

- Я не знал. мне её передал человек, у которого я обычно покупаю всякие антикварные безделушки, но такое. я даже не подозревал. вы должны её сжечь.

Чувствую вновь поднимающуюся волну раздражения: в этом городе все с ума посходили что ли?

- Послушайте, - говорю я, - оставьте меня в покое, если не хотите загреметь в полицию.

- Но вы и правда не знаете, что.

Я бросаю в его сторону убийственный взгляд и сажусь в машину.

- Если я ещё увижу кого-нибудь из вашей шайки, лопочущей об уничтожении картины, в непосредственной близости от себя или от дома своей семьи - я вызову полицию. И уверяю, вам это не понравится.

Прежде чем он успевает схватиться за ручку дверцы, я резко срываюсь с места.

- Вы должны её сжечь! - вопит этот псих мне вслед. - Чтобы всё прекратилось, вы должны её сжечь! Только сжечь и никак иначе!!!

Его крики стихают, когда я сворачиваю на другую улицу.

Перед тем, как я выезжаю на шоссе, мне звонит мой редактор.

- Джо, я перечитал ещё раз, - говорит он, - знаешь. мне кажется я вчера погорячился.

Странно, но я не испытываю ни малейшей неловкости, отвечая ему.

- Мне тоже так кажется, Рик.

- Так как насчёт встречи?

- Сегодня я уже не смогу, - отвечая ему, я не испытываю даже тени мстительного наслаждения, - что насчёт завтра?

Сворачиваю на дорогу, которая ведёт к пригороду. Деревья смыкаются по обе стороны непроходимыми стенами. Это давит на психику: подобному замкнутому пространству. Сколько я себя помню, всегда давило.

Включаю радио на полную и выжимаю газ до упора.

Home, sweet home.

Когда-то таковым был, по крайней мере.

Краем сознания ловлю мысль, что надо поговорить с сыном. Мы оба вчера вели себя как полные засранцы.

* * *

- То есть как - с утра не возвращался?

- Вот так, - Салли смотрит мимо меня: верный признак того, что всё ещё злится, - утром я заглянула к нему, его не было в комнате. Сотовый оставил дома и не звонил.

Пристально смотрю на дочь и в глазах её читаю: "Всё из-за тебя".

- Салли, послушай.

- Нет, это ты послушай!!! - она вскакивает, в голосе её я слышу слёзы. - Ты бросил нас, когда мне было четыре, а Хэнку - шесть. Потом ты заявляешься в этот дом и считаешь возможным бить его по лицу только потому, что он сказал тебе правду?! Как думаешь, два с половиной воскресенья в парке это оправдывает?!

Я молчу, потому что знаю: не оправдывает. Ничто не оправдывает того, что я вас бросил, когда ему было шесть, а тебе четыре, Салли. Ничто не оправдывает оскорблений, которыми мы обменялись вчера. Почему бы мне не сказать всё это вслух?

Я не знаю.

Смотрим друг на друга и молчим, потом Салли разворачивается и выбегает, оставив стынуть на тарелке приготовленный же ей самой ужин. Несколько мгновений смотрю ей вслед, потом молча возвращаюсь к еде. В этом мире значительно проще быть эгоистом.

* * *

Вечер спускается на город, растягивая свои вязкие сумерки, поглощающие последние частицы дневного света. Хэнк по-прежнему не объявлялся: этого уже достаточно даже для того, чтобы я начал дёргаться. Салли не выходит из своей комнаты. Я сижу в гостиной и смотрю боевик: мелькающие перед глазами кадры сливаются в бессмысленную череду драк, погонь и стрельбищ. Я не улавливаю сути: мысли разбегаются, как мыши по подвалу. Неудержимо клонит в сон, хотя обычно я ложусь далеко за полночь.

Бросаю мимолётный взгляд на картину: мне это только кажется, или в ней что-то изменилось?

Какая-то деталь. добавилась? Ушла?

Да какая ко всем чертям разница.

Этим городом в самом деле владеет всеобщее помешательство?

Сейчас мысль об этом вовсе не кажется мне такой иррациональной.

Поднимаюсь: ноги тяжёлые и ватные, как будто из меня разом ушли все силы. Не надо было торчать четыре часа перед телевизором.

Выхожу из гостиной медленно, почему-то испытывая непреодолимое желание оглянуться. Такое бывает, когда во сне от кого-то убегаешь: силы на исходе, а ноги будто по колено в воде: переставлять их крайне затруднительно.

- Салли? - поднимаюсь по лестнице, стучусь.

Молчание.

- Салли. - открываю дверь. Дочь сидит за компьютером, с кем-то общается по мессенджеру.

- Уходи.

Я давно не перед кем не извинялся, в том числе перед собственными детьми, но сейчас я произношу:

- Детка, прости меня.

Салли молчит: пауза затягивается достаточно для того, чтобы дать мне почувствовать себя слишком виноватым. Пусть. На этот раз я не собираюсь отступать и прятаться.

Наконец она поворачивает голову, по щекам её текут слёзы.

- А Хэнк?

- Ты хотя бы приблизительно представляешь, к кому он мог пойти? - я не знаю даже имени лучшего друга собственного сына. Да, я замечательный отец.

- С Алексу я сейчас переписываюсь, - произносит она, - Стэн и Джеймс. может быть, Кевин.

- Это его друзья?

Салли смотрит на меня как-то странно, потом коротко отвечает:

- Да.

- Позвонишь?

- Конечно.

Пока она набирает номер, я стою, прислонившись к двери, и смотрю на неё.

Четырнадцать лет. Моя Салли выросла настоящей красавицей. Вот только.Имею ли я право называть её своей?

Она что-то говорит, но слова ускользают в никуда. Я не могу сосредоточиться.

Неожиданно она вскрикивает и отбрасывает трубку так, словно держала в руке ядовитую змею. Я не успеваю ничего предпринять: в этот самый момент трубка расползается слоем талого серого воска, впитываясь в ковёр. Салли кричит, а из единственно неизменного динамика доносятся сильные помехи - как если бы кто-то пытался дозвониться нам издалека. Даже сквозь них я узнаю мелодию скрипки и голос Хэнка, пытающийся пробиться сквозь этот шум:

- Помогите мне!!! Вытащите меня отсюда!!!

Его крик обрывается усилением помех, а спустя пару секунд из абсолютно целой трубки, лежащей на ковре, доносятся короткие гудки.

Не вполне отдавая себе отчёт в том, что делаю, я подбегаю к Салли, хватаю её за плечи и встряхиваю.

- Что это?! Куда ты звонила, кому?!

В расширенных от ужаса глазах дочери я читаю самый настоящий панический страх, но сейчас мне нужно знать.

- Никуда!!! Никуда, папа!!! Я набрала всего три цифры.

Мои руки разжимаются и я отступаю на пару шагов.

Не хочу. Я не хочу этого знать. Не хочу этого слышать, и.

- Вы не выйдете отсюда, - голос за моей спиной низкий, красивый, и в то же время. страшный. Салли закрывает рот руками и медленно пятится к окну, но прежде чем обернуться, я вижу как окно за её спиной стягивается в единую точку, становясь сплошной стеной.

- Что. мой голос обрывается, когда я, повернувшись, вижу перед собой пустоту: там, где я только что стоял - до того, как шагнуть к Салли - за этой дверью нет ничего.

- Папа. что это. что это. - шепчет она побелевшими губами.

Я не хочу знать, что это. Я в этом уверен, но сейчас.

- Салли, иди ко мне, - я шагаю к ней, но в этот момент стены содрогаются, пол уходит из-под ног и прежде, чем я понимаю, что происходит, я уже падаю. Откуда-то сверху доносится отчаянный крик дочери, потом - глухой удар, боль - и темнота.

Прихожу в себя от того, что на лицо мне капает вода. Холод пробирает тело до костей, а когда я пытаюсь пошевелиться, дикая боль обжигает ногу, и я кричу.

Как я оказался здесь?.. И где это - здесь?!.

Темно и не видно ничего даже на расстоянии вытянутой руки.

Боль продолжает посылать свои импульсы в мозг, а я, ругаясь последними словами, приподнимаюсь на руках и пытаюсь ползти: в неизвестность. Приходится передыхать, потому что периодически мне кажется, что я вот-вот потеряю сознание.

Подвал, понимаю я. Я в подвале.

Всё произошедшее не укладывается у меня в голове, но оно и не должно укладываться: сейчас мне надо найти Салли, вытащить её из этого дома. но для начала надо добраться до лестницы. Если откинуть все "невозможно" и представить, что я оказался здесь, провалившись сквозь пол в комнате дочери на втором этаже. лестница должна быть чуть левее - и прямо. Немного меняю направление и снова продвигаюсь вперёд. Если я прав, то смогу добраться до неё через четыре рывка.

На втором я слышу тихий смех, доносящийся из темноты за моей спиной. Оборачиваюсь - и тут же он раздаётся справа, слева, сверху: отовсюду, становится всё громче, заставляя меня зажать уши. Сквозь смех пробиваются звуки скрипки, чьи-то голоса, всё это сливается в один нарастающий шум, от которого хочется кричать во весь голос: что я и делаю.

- Хватит. - выдыхаю я сквозь свои крики и эту безумную какофонию. - Хватит.

- Ты. Же. Знаешь. Что. Нужно. Делать. Правда? - чья-то рука ложится мне на плечо, я вздрагиваю, и пытаюсь обернуться, но что-то не даёт мне повернуть голову.

- Смотри вперёд, Джо. Только вперёд, - тот же голос.

Моя правая рука дотягивается до первой ступеньки - и в этот момент всё стихает.

Меня больше никто не держит.

Подняться. Я должен подняться, несмотря на боль.

Цепляюсь рукой за перила и пытаюсь встать на одну ногу, больная отзывается такой болью, что меня выворачивает наизнанку, и на какое-то время я буквально повисаю на перилах.

Сколько там ступенек?

Боже. я не помню.

Не знаю, сколько времени у меня занимает подъём до середины лестницы, но где-то на самом верху моя больная нога цепляется за что-то, взрывается адской болью, отключая сознание, я слышу грохот, звук выплёскивающейся жидкости и проваливаюсь в темноту.

Когда я прихожу в себя в очередной раз, я понимаю, что лежу на лестнице: в нос бьёт резкий характерный запах бензина. Моя одежда пропитана им: рубашка и джинсы.

Наугад опираюсь рукой о ступеньку и чувствую, как скользит рука.

Кому могло прийти в голову оставить канистру с бензином на лестнице?!

Впереди дверь... дверь - главное препятствие поддаётся на удивление легко: толкаю её ладонью, и она распахивается.

Падаю в коридор: переход между кухней и гостиной, и пытаюсь отдышаться.

Тишина, из гостиной льётся неяркое серебристое свечение - заливая своими косыми линиями пол наподобие лунного света. Только лунный свет не изгибается причудливыми щупальцами и не прожигает полы наподобие лазера.

Это сон. Разумеется. это сон, как вчера ночью. Завтра утром я проснусь в своей постели и забуду его.

Очередной приступ боли в поломанной ноге заставляет меня взвыть, а потом я слышу голос Салли, и внутри меня все холодеет.

- Папочка. помоги мне, папочка.

Голос дочери доносится из гостиной, и он полон такого животного страха, что я опираюсь на одно колено и, помогая себе руками, ползу в ту сторону.

Я не хочу думать, что это реальность, но если это так.

В гостиной светло, как днём: сияние серебристыми волнами распространяется от картины, заливая светом всю комнату. Картина лежит на полу, и от неё по полу разбегаются искрящиеся трещины. За одной из таких трещин - Салли, вжимающаяся в стену. По мере того, как трещины разрастаются, стягивая в себя предметы обстановки и ковровое покрытие, она кричит всё громче.

Первая мысль: броситься к ней, но я прекрасно понимаю, что со своей сломанной ногой просто не успею ничего предпринять - до того, как это поглотит её.

Сияние, исходящее от картины, становится всё ярче, пол под ногами дрожит, соединяя трещины в разломы.

Картина. Уничтожить картину.

".только сжечь и никак иначе."

Нащупываю в кармане зажигалку, параллельно стягивая с себя пиджак. Пропитанный бензином, он будет гореть замечательно. Полтора шага шага до камина - швыряю туда его туда и щёлкаю зажигалкой. Пальцы дрожат, а крики дочери срываются на тоненькие всхлипы. Когда вспыхивает огонь, хватаю картину и швыряю её в пламя.

Свет мгновенно меркнет, а из камина доносятся такие душераздирающие стоны, от которых кровь стынет в жилах. Это не звериный вой, не глас из потустороннего мира - скорее, крики, человеческие крики, исполненные адской боли и агонии.

Приподнимаюсь на локте и за какие-то пару секунд, как пламя накроет холст полностью, вижу, как мечутся по холсту фигуры. И ещё я понимаю, что именно изменилось в картине. Добавился новый образ: рядом с длинноволосым парнем. Память выхватывает мелированные волосы, джинсовую куртку поверх рубашки и. я понимаю, что этот новый образ - мой сын.

За несколько мгновений, потребовавшихся мне чтобы выхватить картину из огня голыми руками, я вспоминаю о канистре с бензином. О том, что рубашка на мне тоже пропитана им. Даже когда огонь облизывает меня, я кричу, но всё ещё пытаюсь сбить с неё пламя.

* * *

- Так ты расскажешь, почему их всегда должно быть девять? - мальчишка лет шестнадцати выжидающе смотрел на старика в твидовом пиджаке, просматривающего колонку последних новостей. Тот аккуратно сложил газету и положил её на столик рядом с пустым стаканчиком из-под чая.

- Потому что. Неизменно девять душ на каждую картину.

- Что, если бы Арчер не стал вытаскивать её из огня? Было бы восемь, и всё покатилось бы к чертям собачьим?

- Не ругайся, - строго произнёс старик. Он снял очки и положил их в аккуратный серый футляр.

Потом добавил уже совершенно другим тоном.

- Так всегда происходит. Всегда.

- Почему?

- Попробуй представить себе реакцию человека, который понимает, что заживо сжигает своего близкого - а с ним - ещё семерых пусть даже абсолютно незнакомых ему людей. Ты представляешь себе иную реакцию?

Он отчётливо помнил, как боль прекратилась, как он шагнул из огня в гостиную родного дома. Перешагнул через тело отца, всё ещё сжимающего в обгоревших руках потемневшую оплавляющуюся раму и когда сестра с криком бросилась к нему коротким, но точным движением швырнул её в пламя, бушующее за его спиной.

Или ты, или я, Салли.

- Представляю, - коротко ухмыльнулся мальчишка, - очень хорошо.

На морщинистом лице старика появилась удовлетворённая улыбка, он перегнулся через стол и взял руку мальчишки в свою, легко сжал.

- Ради таких, как ты, Хэнк, мы и ездим по Миру. Ради тех, кто готов смотреть на смерть своих отца и сестры ради спасения собственной жизни.

Мальчишка скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула.

- А что произошло с последним охотником?

- Твой отец отвлёк его, когда спустился вниз. Джо Арчер дал картине время уничтожить его до того, как её сила была бы разрушена. Так что это. - старик открыл портфель, достал оттуда сверкающий изогнутый кинжал и протянул парню. - Теперь твоё по праву.

Мальчишка поднялся, обошёл стол и взял оружие в руки, разглядывая лезвие, играющее бликами солнца.

- Сколько ещё осталось картин? - спросил Хэнк.

- Четырнадцать по всему Миру. Всё об этом ты сможешь узнать сам. - старик похлопал рукой по портфелю. - Но об этом позже. А сейчас нам пора.

- . Идти, - произнёс мальчишка ему в губы и несколько мгновений наслаждался выражением искреннего удивления на лице старика.

Выдернув кинжал из его груди, Хэнк вытер лезвие о подкладку и аккуратно застегнул пиджак на все пуговицы, чтобы не было видно кровавого пятна, расползающегося по рубашке.

Оружие перекочевало в портфель, а тот - в руки мальчишки, который мгновенно растворился в суете многолюдной улицы.

Налетевший ветерок играл листами бульварной газетёнки, на первой полосе которой значилось: "Не пропустите!!! Известный писатель и его дочь заживо сгорают в собственном доме".